"Мистификация" пьеса Нины Садур "Брат Чичиков" по мотивам поэмы Н.В.Гоголя "Мертвые души" Постановка Марка Захарова Сценография Олега Шейнциса Среди деятелей культуры сегодня, пожалуй, трудно найти фигуру более удачно вписавшуюся в социально-политический контекст эпохи нежели главный режиссер "Ленкома" Марк Анатольевич Захаров. Вполне успешно совмещая творческую жизнь с деятельностью публициста и политика, он приучил московскую публику воспринимать его спектакли как явления не только культурной, но и социально-общественной жизни. Анализируя его постановки, театральная критика привычно рассуждает о политических аналогиях и приближенности к злободневным вопросам современности любого интерпретируемого Захаровым материала. Не стала исключением и "Мистификация". В весьма вольной переработке "Мертвых душ" Гоголя, сочиненной Ниной Садур и воплощенной на сцене Марком Захаровым узрели горестные размышления над судьбой России, над ее свихнувшимся настоящим и непонятным будущим. А в образе Чичикова - предтечу современных дельцов, загребающих "бешенные деньги" в острый для страны период всеобщего обвала. Автору сих строк трагически не повезло - философские глубины спектакля для него не открылись. В "Мистификации" он увидел лишь мистификацию - великолепную шутку, тотальный розыгрыш, призванный ввести в заблуждение театральную Москву. На наш взгляд "Мистификация" - это вдохновенная ода, сочиненная во славу постановочной части, грандиозный гимн машинерии театра. Содержание пьесы Нины Садур, равно как и игра актеров - не суть важного. Все внимание приковывают совершаемые с периодичностью раз в десять минут перестановки декораций. Под ритмичные звуки ударных деловито выходят люди в рабочих комбинезонах и не обращая внимания на царящую вокруг суету, спокойно и слаженно делают свое дело - монтируют сцену для следующего эпизода. Актеры с помощью забавных ужимок, ловких кульбитов и оголенных форм пытаются привлечь к себе внимание зрителей. Тщетно... Сцена отдана на откуп пролетариату и декорациям. Ибо художник - второй заглавный герой ленкомовской "Мистификации". Спектакль построен как развернутая цитата из предыдущих работ Олега Шейнциса. Так, например, увидев наклонный пандус и фрагмент корабля, искушенный зритель без труда припомнит "Юнону и Авось". Гондола, сидя в которой Чичиков бойко разглагольствует по-итальянски, вызовет в памяти качели из пролога "Женитьбы Фигаро". А женская фигура с ребенком на руках, освещаемая пламенем свечей - "Поминальную молитву". Желающих продолжить список приглашаем присоединиться. Ну и напоследок небольшой совет. Не воспринимайте происходящее на сцене серьезно. Помните, что согласно толковому словарю Владимира Даля мистификация есть "шуточный обман или содержание человека в забавной и длительной ошибке". В мистификации принимают участие: Дмитрий Певцов, Татьяна Кравченко, Виктор Раков, Сергей Чонишвили и прочие артисты, разной степени заслуженности. Ва-Банк В прошлый раз господин Захаров обращался к Островскому на рубеже 80-90-х годов, тогда в "Ленкоме" появился "Мудрец". Вся сцена театра тогда была завешана роскошными огромными люстрами, переливающиеся огни которых сводили с ума Глумова. По Марку Захарову, то было время первого искушения роскошью и богатством. А теперь наступило время искушения скоростью, всеобщего нетерпения и цейтнота.Художник Олег Шейнцис воспроизвел на сцене московскую уличную пробку. Но из девятнадцатого века. Вновь отданная Островскому сцена уставлена роскошными, огромными каретами, отливающими черным лаком, а сводить с ума на этот раз должны, видимо, их колеса с тонкими красными спицами. Кареты намертво стоят в несколько рядов и никуда не едут, однако движения в спектакле хоть отбавляй. Много судорожной, лихорадочной беготни, прыжков из одной кареты в другую, протискиваний между стенками, выскакиваний и высовываний из дверей. Только и успеваешь фиксировать перемены ситуаций, ловить на лету словечки и фразы Островского, кое-где переписанного и дописанного господином Захаровым. Вся эта суета, разумеется, идет не от неясности замысла, а как раз наоборот. Она неслучайна, продуманна и расчетливо поставлена: законы качественного театрального зрелища в "Ленкоме" давно выведены с математической точностью, и я не помню случая, чтобы театр грешил против собственной, годами проверенной науки. Никакой патриархальной благости, клубящейся в обыденном сознании вокруг даже самых острых пьес Островского, в спектакле нет и в помине. Ва-банк смело идут прохиндеи, оборотистые жулики и просто криминальные личности. Кредитор Салай Салтаныч, которого играет Сергей Чонишвили, превращен в главаря шайки, его повсюду сопровождает четверка кавказцев с кинжалами, и шутки с ними плохи. Злющая, бессовестная сваха Глафира Фирсовна, колоритно сыгранная Анной Якуниной, от них недалеко ушла – разве что ходит без оружия. Герои подкарауливают друг друга, берут на понт и на испуг. У Островского пружиной событий все-таки служит любовь. В спектакле "Ва-банк" действием управляют какие-то иные механизмы. Юлия Тугина в исполнении Александры Захаровой на роль сильного характера не годится. Эта героиня может только притворяться – то красавицей, то продажной женщиной, то жертвой. И ее лирическая сцена с Дульчиным, под музыку, на крыше кареты, разыграна в духе сериальных мелодрам – той дешевой сладости, которая достается обывателю в смутные времена горьких, жестких и несентиментальных погонь за миллионами. Вадим Дульчин Дмитрия Певцова – пустой человек, как и говорит о нем Салай Салтаныч. Впрочем, пустота его отмечена в спектакле приметами легкого мистицизма. Вообще мужчины Юлии Павловны явно не лишены некоторого демонизма. Дульчин входит в спектакль из зазеркалья, а богатый купец Флор Федулыч вертикально выезжает из преисподней. Александр Збруев не дает своему герою ни повышенного голоса, ни открытого нерва, ни хозяйской хамовитости. Все как-то бочком, со вздохом, но и с неприятным прищуром. Единственный, кто никуда не бежит. А живет прямо в одной из карет. А в финале, когда в эту же прилепившуюся в углу сцены карету победитель уводит молодую жену,– так и хочется сказать, что утаскивает он женщину в преисподнюю. Так что знаменитый поцелуй Юлии Павловны, данный Флору Федулычу в благодарность за деньги, превращается в "Ленкоме" едва ли не в сделку с дьяволом, в свидетельство продажи души. Только успевает счастливая женщина поцеловать старика, как раздается гром, одна из карет, в которую с посуровевшим, нездешним выражением лица садится благодетель, вдруг трогается с места, катится, врезается в зеркало, слышен звон, сцену заволакивает едким густым дымом, а сверху ползет тяжелая черная стена, обозначая конец первого действия. Когда все бегут, нечисть сама лезет отовсюду. Вот Флор Федулыч решил выписать для Юлии саму Аделину Патти – в пьесе лишь упоминается, что знаменитая певица на гастроли не приедет. А в спектакле Марка Захарова из кареты вылезает страшноватый мужик в парике и женском платье и поет что-то сомнительное. Предусмотрены для зрителей "Ва-банка" и другие забавности. Вроде глубоко беременной горничной, которая еле-еле удерживает в руках собственный живот, но при этом пищит, что "мужчины к нам не ходят". Есть и еще любопытные детали в спектакле, которые следовало бы описать. Но некогда. Безумный день, или женитьба Фигаро Фейерверк” – слово, пожалуй, самое подходящее для ленкомовского “Фигаро” и в прямом, и в переносном смысле. Он начинается грандиозным взрывом и заканчивается пушечным залпом. Он рассыпается искрами бенгальских огней, блестками золотой мишуры, жаркими огоньками карнавальных факелов. Придумкам, приманкам, трюкам, изобретениям – несть числа. Захаров на них неистощим” По форме спектакль напоминает ранний французский водевиль, где текст -- всего лишь сюжетная подводка к музыкальным номерам, а музыка представлена в так называемом "подборе" (сборная "солянка" из произведений разных композиторов). По стилю -- это варьете, для адекватного восприятия которого, пожалуй, не хватало столиков в зрительном зале. Главное в спектакле не текст (часть текста произносится по-французски, и это воспринимается естественно -- никому до смысла дела нет), а вокальные, танцевальные, эстрадные и цирковые номера. Актерская игра выразилась в умении смешно интонировать известные оперные арии и ритмично двигаться. Роль Фигаро играет Дмитрий Певцов. Видимо, даже не пытаясь вступить в некий эстетический диалог с Андреем Мироновым, Певцов не озадачивается проблемой работы с текстом. Особенно это заметно в знаменитом монологе из второго акта, который в новом спектакле показался лишним. Роль графа исполнил Александр Лазарев-младший -- обаятельный и очень похожий на отца. Женские роли сыграли Наталия Щукина (Сюзанна) и Александра Захарова (графиня) -- обеим удалось реализовать в создаваемых ими образах свою актерскую индивидуальность, разумеется, в тех пределах, которые диктуются жанровыми особенностями варьете. Три девушки в голубом Людмила Петрушевская – это человек удивительной судьбы. Она вышла из самых нищих, тяжело живущих слоев нашей жизни. Она может быть очень простой во взаимоотношениях, откровенной и честной. Она может быть ироничной. Может быть злой. Она непредсказуемая. Если бы мне сказали нарисовать портрет Петрушевской, я бы не смог. Мы с ней как-то очень долго спорили, нужна ли смертная казнь или не нужна. Я был тогда дураком и считал, что нужна. Мы с ней тогда чуть не поссорились. Она считала, что смертная казнь должна быть заменена пожизненным заключением. Она была права. Это была ее первая пьеса – «Три девушки в голубом» – название, к которому я не сразу привык, а потом очень полюбил. В этой пьесе была сосредоточена ее остроумная, с очень своеобразным юмором и магнитофонным слухом манера. Она слышала, как говорят люди, и рассказала, как живут люди. Как для ребенка мать-одиночка снимает комнату в Подмосковье на даче, и там встречается с номенклатурным начальником, который ей симпатизирует, как потом они сближаются, и как он все равно довольно своеобразно относится к тому, что она «заплывает на ведомственный пляж». Я очень люблю одну фразу у Гоголя. Когда Хлестаков, исчерпав все возможности в своем монологе, говорит: «Ну, что, брат Пушкин?» – должно бы последовать ослепительное вранье, но сил на ослепительное вранье у него уже нет, и поэтому он врет по-простому: «Да так как-то все, брат», – и обычно зрители на этой реплике не смеются, а для меня это юмор номер один. И у Петрушевской есть тоже очень схожие вещи по юмору. Когда этот номенклатурный любовник главной героини, которую играла Инна Чурикова, сидя с трубкой (а когда мужчина с трубкой – это о многом говорит, значит, в подсознании есть какие-то сложности), говорит: «Я люблю, когда дождь, находиться в помещении» – на нашем спектакле публика смеялась. И это был самый дорогой для меня смех в зале. У нас в спектакле очень хорошо играли все артисты, что редко бывает. Татьяна Ивановна Пельтцер играла старуху хозяйку дачи, и юмор в ее роли заключался в том, что она рассказывала очень много всего, а мы через секунду понимали, что эта информация нам совершенно не нужна, а она все продолжала и продолжала засорять нам мозг. В ее роли были перлы, которые мы запомнили на долгое время. Например, про свое дорогое пальто она говорила: «Я его не ношу, я его сберегаю до лучших времен». И в этих перлах было очень много грусти. Вот это «до лучших времен» долго жило в нашем театре, потому что спектакль встретил резкое, прямо-таки до агрессивности – неприятие цензуры. Я тогда сказал одну прозорливую фразу (что нечасто со мной случается). Я сказал: «Пройдет совсем немного времени, и этот текст вам покажется невинной акварелью – как нам теперь кажутся песни The Beatles ангельским пением». Так и с текстами Петрушевской получилось, хотя именно с ее произведениями вошел в театральный лексикон термин «чернушные пьесы». Но ее «чернушность» – это акварель. Это прекрасный, наивный, парадоксальный юмор, окрашенный грустью. Спектакль наш не выпускали четыре года. Четыре года он томился за кулисами «до лучших времен». И эти времена наступили, когда в главное управление культуры пришел Валерий Шадрин, известный теперь театральный деятель. Он тогда на свой страх и риск выпустил наш спектакль, который шел с громадным успехом. Артистов я просил найти абсолютную натуралистическую правду – как в раннем «Современнике». И они это сделали. Это был спектакль сплошных актерских удач. Я очень радуюсь, что «Три девушки в голубом» есть в моем послужном списке. Марк Захаров ... (Product ID: 2996)